В начале декабря Андропов пишет сугубо личную записку Брежневу. В ней он с тревогой предсказывает (после убийства в сентябре Тараки и прихода к власти Амина) быстрое развитие неблагоприятных для нас событий в Афганистане и потерю наших позиций там под напором оппозиционных сил, если мы прямо не вмешаемся. В противном случае образовавшийся вакуум в Афганистане неизбежно будет заполнен Соединенными Штатами, подчеркивал руководитель КГБ.
12 декабря 1979 года на узком заседании Политбюро было принято решение о вводе советских войск в Афганистан. Инициаторами этого решения были Андропов, Устинов и Громыко. Брежнев одобрил его и перечень практических мер{21}.
27 декабря Амин был свергнут, его убили в перестрелке. Править в Кабуле поставили Кармаля. Одновременно начался массовый ввод советских войск. Их численность была определена решением Политбюро от 2 января в 50 тыс. человек. Они расположились гарнизонами в ключевых районах страны. Повседневное руководство всеми советскими действиями в Афганистане было поручено той же „афганской тройке" (она стала называться комиссией Политбюро). Так, ни с кем не советуясь и никого не информируя (даже Верховный Совет СССР), узкий круг лиц в Политбюро поставил страну перед свершившимся фактом.
Чем конкретно руководствовались люди в Кремле, принимая такое ответственное решение? Тут не было, как утверждали наиболее ярые противники СССР в США и в самом Белом доме, какого-то грандиозного стратегического плана с целью овладеть новым плацдармом на путях к нефтяным богатствам Ближнего Востока и получить глобальное преимущество над США (если бы такой план был, то советские руководители, несомненно, с гораздо большим вниманием отнеслись бы тогда к возможной реакции Вашингтона, приняв какие-либо дополнительные предупредительные меры). Насчет такого „стратегического плана" нет никаких документальных доказательств в советских архивах. Не слышал и я об этом, когда был послом, от кого-либо в Москве. На заседании Политбюро 20 января было принято даже решение о том, что, несмотря на крайне враждебную позицию администрации Картера, надо исходить „из нецелесообразности осложнять весь комплекс многоплановых отношений СССР и США". Вот какие еще иллюзии были у советских руководителей!
Фактически это была локальная — хотя и чрезмерная — реакция на ситуацию, которая могла угрожать безопасности южных границ СССР ввиду нестабильности в Афганистане и в соседнем Иране, и в свете этого стремление подкрепить в Кабуле просоветский режим в противовес исламскому фундаментализму, который мог перекинуться в советские республики Средней Азии. Играла тут свою роль и пресловутая концепция об „интернациональном долге", обязывающем оказать помощь „демократическому Афганистану". Но этот старый коминтерновский лозунг закончил наконец свое существование после Афганистана.
Характерно, что Генеральный штаб Советской Армии и бывавшие в Афганистане советские военные решительно возражали против ввода войск, доказывая опасность и нецелесообразность втягивания советских регулярных войск в затяжную гражданскую войну в Афганистане в трудных условиях гористой местности. Высшие чины генералитета — Огарков, Ахромеев, Варенников — даже обратились с необычным коллективным рапортом по этому поводу к министру обороны Устинову. В ответ они услышали раздраженный окрик: „Не рассуждать. Выполняйте решение Политбюро".
В целом ввод войск в Афганистан не был четко осознанным выбором кремлевского руководства между экспансионизмом и политикой разрядки. В тот момент оно просто не считало, что стоит перед таким выбором. Однако в конкретном историческом плане оказалось, что именно так обстоит дело.
Показателен и следующий эпизод. В то время я находился в госпитале в Москве и ничего не знал о принятых решениях по Афганистану. Через неделю после ввода войск я выписался из госпиталя. Перед возвращением в Вашингтон я был на приеме у Брежнева, которому высказал свои опасения по поводу серьезного влияния этих событий на наши отношения с США. Однако он был настроен оптимистически, заверив, что „вся эта операция закончится через 3–4 недели". Никто из советских лидеров не предполагал, что война против небольшого соседнего государства затянется почти на десять лет и советскому народу придется дорого заплатить за эту авантюру{22}. Все это время Политбюро постоянно вмешивалось в дела кабульского режима, безуспешно пытаясь примирить постоянно враждующие между собой фракции перед лицом быстро нараставшего национального сопротивления в стране.
Мне надолго запомнилась сцена, когда, убедившись через несколько лет в бездарности режима Кармаля, Горбачев принял (уже в период президентства Рейгана) решение заменить его „сильным человеком" Наджибуллой, которого настойчиво рекомендовали советники из КГБ.
Кармаль был вызван к Горбачеву в его кабинет в ЦК КПСС на Старой площади. Так получилось, что я был единственным свидетелем их встречи (в качестве секретаря ЦК партии по международным вопросам). Горбачев без особых церемоний заявил Кармалю, что ему следует уступить свой пост Наджибулле, а самому лучше, видимо, поселиться в Москве, где уже жила его семья, после передачи дел новому афганскому правителю.
Кармаль был ошарашен. Он унизительно упрашивал Горбачева пересмотреть это решение, обещал „исправить и активизировать" свою деятельность на посту главы государства. Однако Горбачев был неумолим, так как считал, что Кармаль не способен больше найти выход из афганского тупика, куда мы сами же себя завели. Вся эта сцена в кабинете Горбачева оставила тягостное впечатление.
Надо сказать, что Горбачев довольно скоро после своего прихода к власти стал высказываться в пользу ухода наших войск из Афганистана. Политбюро уже в конце 1985 года поставило своей целью ускорить вывод советских войск из Афганистана и в то же время сохранить дружественный режим. Однако, несмотря на свое личное неприятие афганской авантюры, Горбачев несколько лет не решался публично сказать народу всю правду или принять энергичные шаги, чтобы прекратить эту авантюру, хотя исподволь и вел дело к этому. Вопрос этот все чаще обсуждался на заседании Политбюро. Но дело во многом упиралось в отсутствие окончательного решения относительно сроков, условий и порядка вывода наших войск. К тому же в руководстве шла непростая дискуссия: каким мы хотим оставить Афганистан после нашего ухода? Был большой разброс мнений, благих намерений, но не всегда реалистичных. Наконец было принято негласное решение о выводе всех советских войск к 15 февраля 1989 года{23}. После этого события в Афганистане стали развиваться по собственному, не зависящему от нас сценарию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
